Барак Обама достаточно конкретно сформулировал на итоговой пресс-конференции, в чём же заключался этот „лиссабонский прорыв”: „Мы рассматриваем Россию как партнера, а не как противника, и договорились углублять наше сотрудничество по нескольким важнейшим направлениям, включая самое главное: мы договорились о сотрудничестве по вопросам противоракетной обороны. Таким образом, то, что в прошлом было источником разногласий, стало предпосылкой для потенциального сотрудничества перед лицом общей угрозы”. Однако сегодня тон обсуждения инициатив, выдвинутых в Лиссабоне, кардинально изменился и стал гораздо менее оптимистичным. Так был ли совершён прорыв в отношениях между Россией и НАТО и возможна ли вообще реализация смелых планов, заявленных в португальской столице?

По мере постепенного разъяснения позиций сторон, выявилось не соответствие в понимании глубины сотрудничества по ПРО. НАТО видит будущее сотрудничество с Россией в формате двух самостоятельных взаимодействующих систем через обмен информацией и совместной деятельности с совмещением возможностей НАТО и потенциала системы противоракетной обороны России. Москва в свою очередь стремится к созданию целостной архитектуры ПРО на европейском континенте. Российское предложение предполагает сотрудничество в „секторальном” формате, когда стороны отвечают за перехват ракет, запускаемых из назначенных в их зону ответственности районов.

Подобная система предусматривает функционирование совместного механизма России и НАТО по оценке угроз и принятию решений. Заинтересованность российской стороны в последнем варианте реализации системы понятна, ведь если натовские ракеты и радары будут ориентированы только на отведённый им сектор, а следовательно, расположены вдали от российских границ, это будет гарантией ненаправленности натовских средств ПРО против российского ядерного щита, который, по выражению Дмитрия Рогозина, постоянного представителя России в НАТО, является „самым дорогим, что есть у русского человека”. Правящий тандем не раз достаточно непрозрачно намекал на альтернативу реализации российского варианта архитектуры ПРО в Европе – ответные действия, которые по сути ознаменуют начало новой гонки вооружений.

Однако недвусмысленные заявления российских официальных лиц не изменили позицию Альянса, неоднократно сформулированную её высокопоставленными представителями: в диалоге по ПРО речь идет исключительно о строительстве полностью независимых, но скоординированных систем ПРО. Почему же НАТО, по собственной инициативе официально пригласившая Россию к сотрудничеству по проекту создания территориальной системы противоракетной обороны для евроатлантического региона, не готова к российскому участию согласно медведевской модели, несмотря на фактически безальтернативную подачу последней российской стороной?

По мнению ряда военных аналитиков, прежде всего западных, у России нет средств ПРО, сравнимых с американскими аналогами. В качестве примера приводится предназначенная для защиты Москвы система ПРО А-135, из боевого состава которой выведены высотные противоракеты, а применение остающихся противоракет с ядерными боезарядами проблематично, тем более над территорией соседних европейских стран. Ситуацию усугубляет и то, что с ходом времени российский потенциал для полноценного сотрудничества с НАТО не увеличиваются – технологическое отставание российского ВПК только растёт.

Другой аспект – вопрос совместимости двух систем ПРО. Строительство новой системы „с нуля” стало бы слишком дорогим проектом, в то время как на практическую реализацию евроПРО планируется выделить 200 млн. евро за 10 лет. Поэтому система будет строиться на основе системы корабельного базирования Aegis и ракет SM-3, по своим техническим характеристикам не способной к стыковке с отличными системами. Кроме того, вряд ли вообще НАТО нуждается чисто с технической точки зрения в российском участии в строительстве ПРО. Альянсу вполне по силам обеспечить безопасность региона от сегодняшних размытых угроз.

Немаловажным фактором является и доставшееся по наследству со времён холодной войны недоверие между военными элитами двух сторон. Они по‑прежнему подозрительно относятся друг к другу и не очень охотно готовы делиться информационными и оружейными технологиями. Договорившись о совместной ПРО, Россия и НАТО неизбежно потребуют друг от друга сообщить секретную информацию о работе РЛС, характеристики ракетных стрельбовых комплексов, их ресурс, возможность перезарядки и много чего ещё. Готовы ли к этому военные элиты двух сторон, вряд ли разделяющие новое мышление в контексте „перезагрузки” отношений? Ещё один повод для опасений российской стороны – угроза противопоставления России странам, которые не войдут в „натовский противоракетный пул”, то бишь государствам, которые рассматриваются НАТО как несущие потенциальную угрозу безопасности её членов.

Необходимо упомянуть и о факторе Китая. На фоне продолжающегося сближения Москвы и Пекина и успехов, достигнутых ими за последнее десятилетие в экономическом и военно-техническом сотрудничестве, понятна возможная заинтересованность НАТО вбить клин в развитие российско-китайских связей. Если Россия и Китай будут и дальше расширять свой совместный военный потенциал, у США возникнет необходимость и впредь вкладывать большие средства в разработку более современных систем вооружений, что может стать в будущем непосильным бременем для испытывающей трудности американской экономики. Глядя на ситуацию именно в этом свете, китайская пресса, освещавшая лиссабонский саммит, выделяла как главную цель строительства новой ПРО ухудшение отношений между РФ и дружественными странами, прежде всего самим Китаем, сделать так, чтобы они сомневались друг в друге, а также понизить уровень стратегического взаимодоверия. В Пекине очень бдительно следят за российско-натовскими отношениями, прежде всего в военной области. А учитывая разговоры об американской инициативе создания ещё одной ПРО на Дальнем Востоке (которая будет нацелена прежде всего против Северной Кореи) и возможного вовлечения туда России, то обеспокоенность Китая объяснима.

Следует вспомнить и то, что незадолго до лиссабонского саммита постпред России при НАТО Дмит­рий Рогозин высказал мнение, что для России единая с НАТО система ПРО невозможна, поскольку возникнут проблемы с принятием решений об ее использовании: „В критических ситуациях счет времени идет на секунды, нет возможности провести консультации всех 29 стран Совета Россия-НАТО. Это означает, что принятие оперативных решений должно быть делегировано одной стороне. Ни Россия, ни страны НАТО сегодня не готовы предоставить друг другу право управления своими системами. 29 пальцев не могут одновременно нажать на 29 кнопок, а мы никому не позволим своими пальцами тыкать в нашу кнопку”.

Как полагает большинство экспертов, американцы также не захотят допустить российских военных в святая святых - управление противоракетной обороной континента, которая, к тому же, будет тесно увязана с ПРО США.

Если к вышеперечисленному присовокупить концептуальную несовместимость инициативы Медведева о секторальном разделении ответственности как принципе создания совместной ПРО и статьи 5 Вашингтонского договора, где прописано, что коллективная оборона это исключительная ответственность и обязанность стран-членов НАТО, становится понятно, что обмен информацией и возможная синхронизация двух самостоятельных систем это единственное пригодное решение.

Принимая во внимание текущие успехи и потенциал НАТО в создании ПРО, Москва, вероятно, согласится на расширение сотрудничества с Альянсом в долгосрочной перспективе, пойдя на определённые уступки и принятие невозможности реализации секторального варианта системы, так как полный отказ от сотрудничества по противоракетной обороне будет иметь явно выраженные нежелательные последствия в первую очередь для самой России. Замена стремительно устаревающего российского оружия в условиях нового витка гонки вооружений неизбежно повлечет за собой огромные финансовые расходы, которые сделают невозможным избранный властью модернизационный вектор развития экономики. Ну а громкие слова, уже произнесённые и те, которые мы ещё услышим в ходе переговорного процесса, могут пригодится Кремлю в торге об итоговом месте России в создании новой архитектуры европейской ПРО и сглаживании таких острых для российской стороны углов как, например, размещения кораблей системы Aegis в северных акваториях.

Вопрос противоракетной обороны, бывший в годы холодной войны предметом стратегического соперничества СССР и США, в сегодняшнем быстро меняющемся мире действительно может и должен стать ключевым фактором для объединения усилий России и НАТО в их совместном противодействии глобальным угрозам безопасности. Но для того чтобы это произошло, необходимо найти в переговорном процессе компромисс, который позволит создать равноправную базу с учётом взаимных интересов для сторон, ещё вчера бывших непримиримыми антагонистами и имеющих и по сей день полярные точки зрения по очень многим вопросам. Времени на поиск этого компромисса у НАТО и России не так уж много – до майского саммита НАТО в Чикаго, на котором будут приняты судьбоносные решения для новой конфигурации европейской системы противоракетной обороны.