— Я не могу сказать, что у нас всё хорошо, — прокомментировал ситуацию с раковыми заболеваниями в России заместитель директора ФГБУ „Российский онкологический научный центр им. Н. Н. Блохина”, академик РАН Михаил Личиницер. — Да, у нас есть хорошие современные онкологические центры, с хорошими диагностическими аппаратами, ведущими специалистами, но, увы, сосредоточены они, как правило, в крупных городах. И подавляющее количество — в Москве. Получается, что это не массовая медицина, а удел избранных. Поэтому получается, что у нас раковые заболевания выявляются на очень поздних стадиях. Даже в крупных городах количество запущенного рака молочной железы — около 50-ти процентов. Тогда как в США он выявляется в 85-ти процентах случаев на самых ранних, легко излечимых стадиях. Потому что у них скрининг рака молочной железы — обязательная программа. У нас же основными методами диагностиками являются УЗИ и пальпирование — совершенно устаревшие методы, которые могут выявить рак уже на поздних стадиях. Даже обязательная диспансеризация делу поможет мало. Ведь диагностика рака — это прежде всего организационные моменты, обучение врачей, а не просто закупка дорогостоящего оборудования. У нас не отлажена система консультирования и оценок заболевания. Именно поэтому в России просто нет реальной статистики по раку. Случается, что опухоли выявляются уже после смерти человека, то есть он умирает от рака, но даже не знает об этом.

— Самая большая проблема в России — это доступность лечения, — считает президент противоракового общества России, приглашённый профессор Оксфордского университета Давид Заридзе. — Во многих регионах, странах СНГ, есть передвижные лаборатории, которые могут приехать даже в отдалённую деревню, и провести скрининг молочных желёз, шейки матки. Ну, предположим, выявили у женщины рак. И что? Куда она пойдёт дальше? В России чуть больше сотни онкодиспансеров и расположены они, как правило, в крупных городах. А в некоторых областях и их нет! Максимум отделение онкологии в областной больнице. И попасть на бесплатное лечение очень сложно.

— Нигде в мире нет квотирования, как у нас, — поддерживает Михаил Лицинцер. — Больницы, диспансеры бьются за квоты, которые выделяет государство, чтобы хоть как‑то лечить пациентов. На сегодняшний день квоты на человека составляют 97 тысяч рублей в год. А средняя стоимость лечения, как правило, больше 120-ти тысяч. Чем запущенней стадия рака, тем дороже.

— Кроме того, — продолжает Заридзе, — очень слабая диагностическая база. Взять тот же скрининг рака простаты у мужчин, который тоже введён в обязательную программу диспансеризации. Но мало кто знает, что он даёт очень много ложно-положительных результатов. И начинается лечение от заболевания, которого по сути и нет. Мы фактически забыли о хорошем методе — цитологии. Я считаю, что её нужно проводить всем. Хорошая идея — вакцинация от рака шейки матки. Но мы сможем оценить её результаты только через 20-30 лет, когда подрастут провакцинированные девушки. А как его выявлять сейчас? Это возможно только методом цитологии.

Кстати, как прокомментировали эксперты, смертность от рака во всём мире, в том числе России снизилась.

— Но это произошло исключительно за счёт того, что снизилась смертность от рака лёгких, — поясняет Заридзе. — Всё‑таки антитабачные кампании не проходят даром. Но давайте посмотрим — выживаемость людей с раком лёгких не увеличилась! Просто курить стали меньше и болеть раком лёгких тоже меньше. Между тем и выявить рак лёгких тоже очень сложно. Как это делается у нас: только флюорографией. А заметить небольшое затемнение (на ранних стадиях его на снимке фактически не видно) может только очень хороший специалист. И в этом ещё одна большая проблема России — образование врачей. Дело не только и не столько в наличии хорошего оборудования. Но и в подготовке специалистов, в том числе и первичного звена, которые должны отправлять людей при подозрении на рак к узким специалистам, на диагностику и дальнейшее лечение. Но компьютерная томография и МРТ — методы очень дорогие, более дешёвых онкомаркеров для выявления рака на ранних стадиях сейчас, увы, просто нет. Ведь существует несколько сотен видов рака, и какие бы инновационные исследования не проводились, пока невозможно создать такое количество онкомаркеров для всех. Сейчас учёные работают, изучают рак на генном уровне. От их исследований будет зависеть создание лечения, так называемой таргетной терапии, которая будет воздействовать на один конкретный вид рака.